Завершилось турне по России 32 поющих монахов из тибетского монастыря Гьюдмед. Перед концертом в Москве, монахи рассказали, почему они едят русскую колбасу, зачем поют в России, и что чувствуют при этом.
Концерт тибетских монахов — это парадоксальное явление. Очень рекомендую посетить, если когда-нибудь такое еще будет (на концерте был аншлаг, так что, скорее всего, их пригласят еще не раз). Я говорю о парадоксе, потому что слово «концерт» вообще неприменимо к тому, что делают тибетские монахи. Третий звонок, нервные администраторы, которые грозятся закрыть двери партера, антракт... для обычного концерта это нормально. Но по отношению к монахам — просто смешно. Все равно, что сделать антракт в церковной службе и пойти выпить кофе с бутербродом. Тем не менее, именно этот парадокс каким-то образом включает внимательность, заставляя замечать, как смешны рамки, которым мы обычно строго подчиняемся.
Перед концертом, удалось поговорить с монахами, вернее с их импресарио Лофсо. Он такой же тибетец и тоже был монахом, и пел когда-то, но ушел из монастыря.
— Вы оставили монастырь ради обычной жизни? Почему? Можете ли вы еще вернуться?
— Вернуться? Нет, — говорит Лофсо. — Прийти в монастырь можно только один раз в жизни. А ушел я из-за личных проблем.
В коридоре к Лофсо подбегает девочка лет десяти. Шустрая, черноглазая...
— Так вот она ваша причина покинуть монастырь? — спрашиваю я.
— Дочка... — улыбается Лофсо. И мне вдруг становится понятна та буря страстей, с которой сталкивается человек в момент финального выбора: стать монахом навсегда, или в жизни есть еще что-то, что хочется пережить?
В гримерке монахов пахнет потом и стоит поднос с бутербродами.
— Неужели монахи едят колбасу? — меня это удивило. Я считала тибетских монахов людьми, которые подметают перед собой дорожку, чтобы не наступить на муравья.
— Некоторые из них строгие вегетарианцы, но не все, — объясняет Лофсо, — в Тибетском буддизме принято, что монах отказывается от собственности. У него нет ни дома, ни кухни, чтобы приготовить себе еду. В монастыре он может питаться вегетарианской пищей, но за пределами монастыря, он идет с чашей для подаяний. Что предложат, то и ест.
Когда монахи поют, теряется ощущение времени и пространства. Я спросила, что чувствуют в такие моменты сами монахи.
— Ничего не чувствуют, — говорит Лофсо, — как будто тебя нет. Просто поешь, поешь, а потом: «А? Который час?».
— Это как медитация?
— Это и есть медитация.
Первые минуты пения монахов удивляют слушателя, если не пугают. Вы погружаетесь в какофонию непривычных звуков, ловите себя на мысли: «Что это? И я буду это слушать?» Затем эти звуки вдруг овладевают вашим состоянием, и вы начинаете видеть в них необусловленную, природную красоту. Живые ритмы тибетских священных мантр, с которыми не знакомят в западных музыкальных школах, они — как звуки в лесу, неожиданны, но всегда гармоничны.
— Для чего вы возите это представление по России? Что вы этим хотите хотите дать людям?
— Мы хотим, чтобы люди обрели мир в душе. Во время ритуального пения у них есть возможность ощутить спокойствие ума на практике. Для кого-то это короткий промежуток времени. Но если он продлится чуть дольше, возможно, человек захочет узнать больше о медитации, о буддизме, и это поможет ему в жизни.
Ответив на вопросы, Лофсо побежал по своим делам администратора. А я осталась общаться с монахами, практически на одних жестах, потому что по-английски они почти не говорят. Зато научили меня нескольким тибетским словам (за транскрипции не ручаюсь):
Я — нА
Ты — чЕна
Он — куарАн
Доброе утро — шобА делЕ («шоба» — утро, «деле» — хороший, добрый)
Удачи — джассИ делЕ
Спасибо — туидзИчИ
До свиданья — калишУ, калибхИ (вероятно, в зависимости от того, к кому обращаетесь)
Добро пожаловать к нам [в Тибет] — ЧорАн Люмба Конеи
